Сады нашего детства

[biblus]

Очередная статья из цикла "Заметки брянского старожила"

Брянск был всегда яблоневым краем. Москвичи, уральцы, северяне ехали сюда специально за яблоками.

Как бы вознаграждая хозяев, брянские сады выплеснули после войны все свое великолепие. Каждую весну послевоенный деревянный Брянск заливало по самые крыши вишнево-яблоневым цветом. Красно-сиреневые яблоневые и белоснежные вишнево-сливовые языки пламени полыхали по оврагам и улицам, заполняя ароматом воздух и засы­пая цветом землю вокруг.

Кто был тот безвестный садовод, заполнив­ший брянские сады таким разнообразием сортов яблок и груш? Теперь многие и слыхом не слыхали о таких яблоках, как титовка, лимоновка, карабковка, ранет, золотой налив, антоновка-полуторафунтовка, цыганочка, штрифель, репка, райка, малиновка, апорт, китайка. А какие груши висели в садах: дули, бере зимняя, бессемянка! И куда только все подевалось, почему перевелось в брянских садах? Госпитомникам нужен только план и быстрые в росте сорта. Все начали гнаться за долго сохраняющимися яблоками. Потому и стали редкостью сорта яблок нашего детства.

Сегодня мне почему-то кажется, что и уро­жаи яблок были тогда каждый год. То ли климат потом изменился? То ли земля устала?

Помню, как приходилось лазить на вишне­вые деревья мальчишкам (ветки не выдержи­вали взрослых) и ведрами собирать вишни. Теперь у меня в саду во много раз больше вишневых деревьев, чем в саду деда, да вишня «не та».

Сады были общей заботой не только владельцев, но и мальчишек на улице. Мальчишки всегда хотят есть, а яблоки в садах были самой доступной, хотя и небезопасной, добычей. Любой высоты заборы с колючей проволокой поверху, цепные собаки и даже двустволки, заряженные солью, были нипо­чем послевоенным мальчишкам.

Обычно налету на сад предшествовала разведка. Много, правда, яблок не брали, не ломали стволов — брали только, чтобы на­есться. А в свое оправдание говорили такую присказку: «Из большого взять немножко — не воровство, а дележка». Притом рвали не у всех подряд, а старались у более богатых или вредных. Жадных на улице презирали.

Улица была самой лучшей коллективной воспитательницей. Не могу согласиться с те­ми, кто считает, что улица, компания сверстни­ков портят детей. Может быть, в совре­менных условиях — да! Но наши послево­енные улицы с домами частного сектора, где прожило не одно поколение и все знали друг друга от мала до велика, вряд ли. Улица сохраняла традиции и быт, атмосферу добро­соседства и взаимопомощи, уважения к стар­шим и заботу о младших.

Ну, разве можно было на нашей улице оскорбить старика и нагрубить женщине, чтобы это прошло незаметно и не дошло до родителей?

Улица вставала на защиту слабых. После прочтения гайдаровского «Тимура и его команды» и просмотра одноименного фильма симпатии наши, несмотря на все старания авторов, были все же не на стороне Тимура, а Мишки Квакина. Дело в том, что за Тимура были все очень хорошие пионеры и военные, и профессора, и весь пузатенько-богатенький дачный люд. Но главное, их было много. А у Квакина с Фигурой почти никого не было, а это было, с нашей точки зрения, несправедливо. Мы становились на сторону слабых.

О своих уличных друзьях-единомышленниках с уважением и гордостью говорили: «Этот пацан с наших огородов». Лето было люби­мым временем года. После полуголодной зимы все — и птицы и животные, и пацаны — «паслись на травке». Теперь даже трудно припомнить, какие только травы и коренья не отправлялись в рот. Однако самым любимым блюдом были сваренные на костре щи из щавеля и крапивы.

Компания устраивала где-нибудь в овраге шалаш или блиндажи, натаскивались из дому продукты, а затем уже готовился общий стол. Самым лучшим был десерт из плодов близлежащих садов. Целыми днями маль­чишки были заняты делом: на них лежали обязанности по дому, по уходу за скотиной, огородом, но все свободное время было отдано играм.

Мои ровесники были еще не так оторваны от природы, как теперешнее поколение. Пото­му что росли на природе. Ну, разве проблемой было тогда отличить ворону от грача, чижа от чечетки? Недавно я провел эксперимент: стал спрашивать у прохожих, указывая на усевшу­юся стайку свиристелей: что за птица? За полчаса услышал: «воробьи», «скворцы», «во­роны»...

А тогда никто еще не ведал о грядущих экологических катастрофах, озоновых дырах, парниковом эффекте, урбанизации, радиа­ции, нуклеидах и пестицидах. Может, оттого и сады родили, и птицы пели?

Мы знали, что яблоки портят червяки, и потому ставили скворечники. Птицы сами наводили порядок, да и пели вдобавок.

Наши Судки были настоящим зоопарком в черте города. Земля, вода и воздух там кишмя кишели всякой живностью. В во­дах стайками носились вьюны, пескари, маль­ки рыбешек, заплывавших сюда нереститься из Десны. Вода рябила от невероятного числа разного вида головастиков, а по поверхности сновали водомерки, стрекозы разных раз­меров и расцветок. Воздух гудел от невообра­зимого количества мух, комаров, жуков, стрекоз, бабочек, пчел, оводов, ос, а выше, в небе, стаями носились стрижи и ласточки. На утренних и вечерних зорях овраги наполня­лись трелями соловьев, малиновок, овсянок, щеглов и чижей, которые гнездились тут же в кустарнике и на деревьях.

Как только с наступлением сумерек за­молкал птичий концерт, вступал хор лягушек, старавшихся перекричать друг друга. Из-под ног в разные стороны рассыпались разно­цветные и разнокалиберные кузнечики, яще­рицы, ужи, ежи. Иногда можно было встретить и белку, лису, зайца.

В пещерах водились летучие мыши, кото­рые бесшумными привидениями носились при лунном свете. А по краям оврагов, обрамляя их чудесным ожерельем, бушевали сады. И все это было не где-нибудь, а в двух шагах от центра Брянска.

Какими мы были наивными, полагая, что все это великолепие вечно. Не подозревали, что через каких-нибудь полвека от всего этого останутся одни воспоминания.

Да, мы все хотели жить лучше, строить заводы, асфальтировать улицы, возводить многоэтажки, развивать транспорт, не ведая, что вместе с этим вольно или невольно нанесем непоправимый урон природе.

Как чеховский вишневый сад, брянские сады поглотил и растоптал наступивший на них каменный город. Но вот, обезумев от жизни в загазованных каменных джунглях, люди стали прозревать. Брянские сады переживают второе рождение. За последние лет пять вокруг города вырос огромный дачный сад. Посажено великое множество фруктовых деревьев.

Пройдет, надеюсь, с десяток лет, и эти яблоневые сады станут похожими на сады нашего детства.

Н. Непомнящий.
Опубликовано в газете "Брянское время", № 1, 1993 г.

На фото, конечно, не стихийно возникший или посаженный неизвестным садоводом сад, а опытный участок № 7 (грушевый) Мичуринского сада Брянского лесохозяйственного института. Человек, изображенный на фотографии, доктор биологических наук, профессор Борис Владимирович Гроздов.